Когда хрупкие снежинки, гонимые опьяневшим северным ветром, искали приют среди цветочных лепестков в саду, меня одолела знакомая тоска. Когда я отметил, какой недолгий срок отсчитан первым посланцам ещё далёкой зимы, я принялся вспоминать о потерянных годах, растаявших в лучах жизни. Когда ветер отступил, побросав своих попутчиков, я захотел почтить забытые сны и мечтания поры своей юности, но не ведал, где искать храм, посвященный им.

Копыта сами повели меня  в низину у реки, где проживал седой Туман, что приветствовал по трескучему имени каждую, даже самую крошечную, снежинку, пролетавшую мимо его владений. Глуховатый Туман после долгих уговоров решил рассказать мне одну из своих многочисленных историй, в конце концов, этот Туман говорил даже со снежинками, чья жизнь безобразно коротка. Он рассказал, что за безжизненными пустошами и бесконечными морями, долгими дорогами и тревожными ночами  лежит романтичный край, посвященный всем утраченным мечтам моего народа. Непреодолимые магические печати, наложенные многие века назад, скрывают его от посторонних глаз, но не от тех потоков, что разносят сны, и чье сияние можно увидеть лишь у льдистых полюсов.

И тогда я сказал Туману: "Я пойду в эту страну, и отдам должное грёзам и фантазиям!"

Бородатый туман, не стал отговаривать меня, напротив, он наказал мне спешить, если я действительно жажду осуществить задуманное. Он проговорился, что именно в это время печати на удивление слабы и у меня есть шанс добраться до заповедного края. У меня не было повода усомниться в правдивости его слов, ибо Туман был мудр и знал каждую мелочную вещь в этом мире нескончаемой суеты.

Я возвратился в сад, намереваясь сплести венок из цветов, что будет достойно смотреться на алтаре, воздвигнутый возле места упокоения несбывшихся фантазий. Я долго пытался найти цветок, что способен был бы отразить всё мое восхищение и всю мою тоску, а нежностью своею не уступал тем прекрасным и утраченным видениям. Розы казались неуместными, а лютики слишком скромными, поэтому я сплёл венок из хрупких бело-сиреневых лилий, а когда закончил, то осознал всё несовершенство своего творения и грустно произнёс: "Этого мало, утраченные сны были в разы прекраснее и подарили мне несравненно больше, чем я могу вернуть своим недостойным подношением".

Но я не отказался от своей цели и вскоре выдвинулся в путь, вздохом  попрощавшись с садом и извинившись перед остальными его обитателями, что не украсили собою венок. Галопом я пронёсся сквозь калейдоскоп сменяющихся дней и ночей, избегая троп, где клубились сомнения, но следуя по дорогам памяти и вдохновения. Птицы и сменившие их летучие мыши привели меня в легендарный край, расшитый молчанием полуночных озёр и охраняемый исполинскими ивами. И тогда я принялся искать те бледные и неуловимые образы, вслушиваясь  в водную гладь, заглядывая в кустарниках у берега и рыская в траве поодаль. Перерыв каждую травинку, я ничего не нашёл, и тогда горько произнёс: "Увы, Забвение испепелило всю память о мечтах жеребячества, все воспоминания о снах юности оно растоптало своими копытами!" И тогда поднял я голову в небо, чтобы внезапно увидеть несокрушимую и изящную титаниду, вздымающуюся в бесконечность. Стройные ноги из занебесного хрусталя опирались на верный горизонт, все звёзды, что я ведал, вели свой род от гривы и хвоста этого создания, величавый белесый серп и тот ютился на её бедре, позабыв про свое ежемесячное паломничество. Обомлевшим взглядом я вознёсся до двух бирюзовых гало, дышащих самоцветным блеском могущества, а за их гранями встретил саму мудрость Ночи. Острова благородной черноты хранили тысячи неземных загадок, и в тех тайных отголосках, что всё же дотрагивались до нашего бренного мира, ясно ощущался аромат женственности и силы.

Не в силах отвести взор, спросил я ночной воздух: "Кто Она?"

И двадцать восемь духов, проживающих в ночном воздухе, ответили мне: "Та, которую вы прозвали Впавшей в Зависть".

И я сказал печально: "Я проделал такой путь не для того, чтобы узреть богиню Страха и Кошмара, но я прибыл, чтобы почтить память и пролить слёзы у погибших желаний и снов юности, которые не смогут вернуться снова".

И призрак, что был ближе всех, покачал головой и изрёк: "Ты так ничего и не понял. Она и есть все те мечты, которые рассеялись по ветру, Луна. Все сны, которые были, есть и будут заключены в биениях Её сердца. Она обвенчала Надежду с Фантазией, а Вдохновение со Стремлением. Все миры, которые способен вообразить Писатель танцуют меж созвездий в Её гриве; все краски, которые способен постичь Художник, рождаются в миг, когда Она смыкает свои очи; все мелодии, что может сыграть Музыкант, заключены в Её голосе! Даже Забвение не осмеливается поднять своё неотвратимое копыто на это Чудо. В этом месте не нужен твой траур, оставь его для мира, который отверг Её. Сны вашего народа хранятся в этом краю, убаюканные Её колыбелью, они не погибли, это вы забыли дорогу к ним".

И когда я услышал это, то пригляделся к ласкающимся о Её эфирную шёрстку мирам, в чьем лике узнал все свои мечты и сны. И я пал ниц, захлёбываясь молитвой, хотя и не помнил её слов, как не помнил долгий путь в этот невероятный край. Открыв глаза, я обнаружил, что небо укуталось в мягкие облака, а Та, что недавно с лёгкостью подпирала свод мироздания, ныне находилась прямо передо мной. Не кошмарная госпожа, не внушающий ужас монстр из дурацких сказок, а живая и понимающая богиня. Она ожидающе взирала на меня и моё подношение, и я не ведал, сколько минут принёс в жертву тишине, прежде чем сумел преодолеть свою робость.

Когда крупные ажурные снежинки посыпались на Её гриву, а самые смелые из них уселись на округлые щёчки, я осторожно протянул свой венок из лилий. Когда на мордочке Принцессы Грёз расцвела тёплая улыбка, а глаза наполнились спокойной благодарностью, неведомое доселе чувство сковало мои конечности и заставило губы задрожать. Когда я проснулся в мире, который отверг Её, меня встретила колоссальная тоска, однако поблизости чудесным образом приютилась искорка счастья.